fbpx
.
logo
Российская государственная детская библиотека
8(499) 230-00-93
Москва, Калужская пл, д. 1
rgdb head image 1 rgdb head image 2 rgdb head image 3 rgdb head image 4

Попробую ответить на все вопросы сразу, как говорится, «три в одном».

В РГДБ первый раз я попал в конце сентября 1975 года. Привела меня к Л.М.Жарковой Т.Д.Полозова, зав. кафедрой детской литературы МГИК, как я потом узнал, и произнесла замечательную фразу: «Лидия Михайловна, - сказала она. – Этого молодого человека я не знаю, но писатели, которых я знаю, очень хорошо относятся к его папе». Моя будущая «мама» спросила, что я закончил, и когда услышала, что тема моего диплома на философском МГУ была «Соотношение эстетического и религиозного сознания», определила мою судьбу – заниматься атеистическим воспитанием юных читателей.

Честно говоря, я никогда не думал, что буду работать в детской библиотеке и проработал в ней почти сорок лет. Так сложилось. Я всегда, сколько себя помню, любил общаться с малышами, до сих пор с нежностью вспоминаю родную «оттепельную» библиотеку №97 на Звездном бульваре, где мне, как «своему», доставали из шкафчика «Тарусские страницы» с автографом Б.Окуджавы, где я присутствовал на обсуждении его «Школяра», где слушал мало кому известного тогда поэта Бориса Чичибабина, взорвавшего мои подростковые мозги… Такое не забывается. Но работать библиотекарем я, как и многие мои коллеги, даже не предполагал. Это был не мой выбор, хотя я о нем не жалею, и благодарен за него судьбе и Лидии Михайловне Жарковой.

Дело в том, что в 70-х годах прошлого века граждане СССР моей национальности получили эксклюзивную возможность выезда из страны на ПМЖ. Что, естественно, не поощрялось «наверху». Тогда, кстати, появился известный анекдот: «Смелые вы, что уезжаете» - «Нет, вы смелые, что остаетесь». И, действительно, нас, соплеменников-патриотов, «на всякий случай» перестали брать на работу. (В 1976 году мою первую статью в журнале «Библиотекарь» редактировали аж три редактора, так как первых двух последовательно уволили за «непатриотичные» проводы друга). Я это всё к тому, что мой приход в РГДБ для Л.М. Жарковой был не совсем простым решением.

Лидия Михайловна вообще умела принимать решения. Сейчас о строительстве здания нашей библиотеки ходят легенды. И это действительно был подарок свыше в лице предпоследнего Генсека КПСС. Но шанс надо еще реализовать, и подводных течений там было предостаточно. Например, когда возникли сложности с местоположением нового здания, и ей с восторгом сообщили, что всё в порядке, у нас будет, наконец, новое большое здание рядом с метро «Новые Черемушки», она решительно отказалась: «Ни в коем случае». Всё просчитала.

Благодаря Лидии Михайловне я попал в коллектив для меня непривычно женский – по разговорам, преобладающим интересам и оценкам, в том числе литературным, но несомненно доброжелательный. И мне было комфортно в этой особой атмосфере, рядом с уважаемыми в библиотечном мире профессионалами и нравственными авторитетами, которые эту атмосферу и поддерживали. Конечно, все мы склонны мифологизировать прошлое, да и опровергать меня, как ни печально, уже почти некому, но те, кто застал хотя бы Елену Генриховну Шкловскую или Геннадия Львовича Смоляка, согласятся, что я не преувеличиваю. Это были по-настоящему достойные «чистые» люди, которые такими и останутся в моей памяти. И, разумеется, доброй памяти заслуживает Л.М. Жаркова, создавшая и библиотеку, и коллектив, и атмосферу в нем. (Когда наша атмосфера показалась кому-то несовременной, а человеческий фактор излишним, этот кто-то сильно ошибся. Мы не клерки, мы творческий коллектив, работающий с детьми. И нам было с чем сравнивать).

Сейчас, по прошествии времени, понимаешь, насколько незаурядной личностью была Л.М. Жаркова как администратор и как человек. Она умела привлечь к себе сильных талантливых специалистов, которые приходили и оставались: Л.Н.Колтунова, И.Я.Линкова, Н.В.Бубекина, Е.И.Голубева – перечислил не всех. А как она Смоляков «увела» из Ленинки! Как ругалась с И.В.Бахмутской, «чтоб не переманивала»! И она создала свою команду, такую, какая была ей нужна.

Мы между собой называли ее «мамой», и я почти уверен, что она знала об этом. Мы действительно жили одной большой семьей, в которой «всякое бывает», и непонимание, и раздражение, но ты всегда знаешь, что «мама», если надо, обязательно поддержит и поможет. А Лидия Михайловна не просто помогала – она любила помогать и даже огорчалась, когда ей говорили, что «всё прекрасно». Были, конечно, у нее и «любимчики», и «пасынки». Я в разное время был среди и тех и других, чаще среди других. Но когда в тяжелом 2000-м году мне надо было помочь, она помогла, не раздумывая.

В конце 80-х был такой случай. В наше Министерство пришло закрытое Постановление ЦК КПСС об усилении атеистического воспитания молодежи. Почему оно появилось именно тогда и почему закрытое – разговор интересный, но отдельный. Скажу только, что было решено провести совещания директоров библиотек всей России в трех городах, я выступал в Белгороде, где атеистическое воспитание считалось образцовым. Говорил о Библии, об уважительном отношении к верующим и тому подобном – словом, выступил нормально, но, как сейчас понимаю, «излишне либерально». Если б то же самое я сказал буквально через 2-3 года, то выглядел бы уже откровенным конъюнктурщиком. Короче говоря, председательствовавшая на совещании нач. Управления библиотек МК РСФСР позвонила Л.М. Жарковой и выразила своё возмущение неподготовленным выступлением М.А.Бродского. На что Лидия Михайловна выразила своё недоумение такой оценкой выдающегося и профессиональнейшего ее сотрудника. И мне было совершенно ясно, и тогда и теперь, что сказала она это, не потому, что я был таким, и не потому, что она так думала, а потому, что я был членом «семьи», а она - наша «мама». (Замечу в скобках, что на следующее моё выступление в Челябинске она полетела уже вместе со мной, и после этой поездки наши отношения резко улучшились).

Надо сказать, что новые перестроечные времена и их «демократические преобразования» Лидия Михайловна не понимала и не принимала. Она была администратором другой формации, других «правил игры». Когда я решил выйти из КПСС, она мне сказала: «Не торопись, всё обязательно вернется». Не вернулось, но кто сегодня скажет, что она была совсем не права? Она знала что-то такое, чего не понимали ее «дети», и оставалась нашим лидером все эти годы, проведя нас через них, надо отдать ей должное, без серьезных потерь.

Вот конкретная иллюстрация тех лет: история появления нашего Дискуссионного клуба. Для 1990 года тематика его первых заседаний (обсуждение Библии) да еще в формате свободного диалога, не ограниченного ничем, была, мягко говоря, необычной. Что предпринимает Л.М. Жаркова? Она не разрешает и не запрещает, а собирает дирекцию, на которой выслушивает все «за» и «против», и после этого дает согласие, но при условии обязательного выступления перед коллективом библиотеки, чтоб еще раз уточнить своё решение. И мы стали первым подобным клубом среди известных мне библиотек России.

Я проработал с Л.М.Жарковой больше 30 лет и вот о чем сейчас думаю. Мы часто употребляем красивое выражение о человеке, который должен за свою жизнь чего-то построить, вырастить, посадить. А мне кажется, главное, что должен успеть человек – это реализовать себя во всех смыслах, выдать по максимуму всё лучшее, что в нем заложено природой – у кого сколько. Я вот, например, себя не переоцениваю, но как профессионал, кажется, реализовался полностью, за что всегда благодарен, в том числе и своему директору. А Л.М. Жарковой, я уверен, было и многое дано, и реализовала она это многое без остатка, потому и заслужила уважение и добрую память о себе.

P.S. Когда на сороковины мы собрались в Актовом зале, чтоб помянуть Лидию Михайловну, кто-то предложил присвоить ее имя нашей Российской детской библиотеке, которую она создала с нуля и руководила почти сорок лет (и каких лет! – при четырех генсеках и двух президентах!). Все присутствующие тогда сразу согласились, настолько естественным и справедливым было бы такое решение. Как же другие этого до сих пор не видят?

Мужчины РГДБ – отдельная тема. Лидия Михайловна могла на дирекции обратиться ко всем: «Ну что, девочки…», не замечая нас со Смоляком. Но за «облико морале» следила внимательно, и, когда считала нужным, говорила кое-кому: «Ты что, дорогой мой, себе позволяешь? Имей в виду...». «Мама» – одно слово…

Я здесь хочу вспомнить тех, кого уже нет среди нас.

Смоляк Геннадий Львович – эталонный библиотекарь-мужчина: профессионал, всегда доброжелательный, всегда готовый всем помочь. И семья у него была эталонно-библиотечная: библиограф Алевтина Яковлевна, спокойная и скрупулезная, и он, взрывной, эмоциональный организатор-методист-лектор. Он мне рассказывал, что стать библиотекарем мечтал с детства, и для него, я думаю, это было не только призванием, но и проявлением характера. Он умел бескорыстно восхищаться чужими талантами (что тоже талант!), обожал знакомить нужных друг другу людей: авторов с издателями, художников с авторами, начинающих с мэтрами. Его любили все, и было за что.

Как-то в брежневские времена мне поручили написать инструктивно-методическое письмо к какому-то очередному съезду КПСС – работа обязательная, но никому не нужная, о которой забывали сразу после рассылки по России. У меня уже был с десяток публикаций, и письмо я написал легко. Но мне сказали: не тот жанр, надо поофициальней и посуконней. Я переписал. Мне опять: «не то» и поторопили. Я не знал, что делать. Видя мои мучения, Геннадий Львович мне посоветовал: «М.А., не надо ничего придумывать. Возьмите письмо к прошлому съезду, обновите литературу, и всё пойдет». Я так и сделал. Опять «не то». И тут у меня наступил ступор полный. И тогда Смоляк пошел в кабинет к начальству и стал кричать, как он умел: «Вы что издеваетесь над человеком! Не сметь!». Что ему ответили, не знаю, но через два часа, он подошел ко мне и сказал: «М.А., всё в порядке. Вопрос закрыт. Я сам им написал это чертово письмо».

Мы с ним сидели в одной комнате много лет, и, скажу честно, лучшего друга у меня не было.

Армадеров Георгий Ростиславович (Жорик) Когда его не стало, я написал: «Тяжело, когда уходит незаурядный человек, талантливый психолог и поэт, легкий остроумный собеседник, который боялся быть навязчивым, обидеть кого-то своим успехом. Горько терять друга, с которым вместе сочиняли «Радиодядю» к 8 марта, вместе выходили из КПСС, вместе выпивали по приятным поводам, вместе были молодыми. Я точно знаю, что даже в самые благополучные годы, когда он имел и денежную работу, и белозубую улыбку, он превыше всего ценил дружбу и тяжело переживал, когда в этом кто-то сомневался». Всё так и было, всё правда. Он был моложе меня почти на 15 лет.

Кузьмин Константин Васильевич – самый заметный мужчина РГДБ. Такой Василий Теркин Тихоокеанского флота на пенсии, большой, широкий, чем-то напоминавший кумиров сороковых: М.Жарова или В.Доронина. Он прекрасно понимал своё место в женском коллективе, и наши женщины, по-моему, были ему за это благодарны. На все праздники он надевал полную морскую форму с кортиком, в немалых орденах. И всегда на всех застольях выкрикивал по заказу одну и ту же частушку: «Ой, вы, девки, я вас, я вас…» – и все смеялись. Его жена работала каким-то начальником на кондитерской фабрике, и по большим праздникам мы имели дефицит. Настоящий завхоз небольшой библиотеки, не рукастый, но со связями, общительный, незлопамятный, позитивный. Помню, сижу в читальном зале, а он мне сверху из дирекции: «Марк, как называется «произведение искусства из трёх картин»? Семь букв. Стриптих?»